У нас сегодня есть нарастающее экономическое напряжение. Многие новые законы связаны с ужесточением экономических реалий. Это связанно и с фискальная задачей. То есть увеличить сборы, а с другой стороны – это, видимо, у меня нет доказательств, но думаю, что крупные корпорации пытаются увеличить рынок, выдавив малых производителей, и создав запрос на покупку продуктов, которые продаются в магазинах. Потому что огромное количество людей кормятся сейчас своим. А рынок у нас на самом деле бедненький и стагнирующий. Может быть еще какой-то экономический смысл есть этой деятельности. Но мне кажется, нам нужно сформулировать смысл, который показывает острую необходимость экономической деятельности широких народных масс. И это у нас отсутствует как явление.

У нас есть две концепции, которые друг друга слегка теснят. Есть ужесточение рыночных механизмов, освобождение рынка от ограничений государства, когда рынок вдруг рушится, а есть увеличение государственного вмешательство и увеличение государственных расходов.

Я в новой книге попытался оценить, что пишут за последние 20 лет крупнейшие экономисты запада, откуда мы либеральную доктрину заимствовали. Так там прослеживается практически полный отказ от капитализма на государственном уровне.

Я знаю, как это радикально звучит, но давайте назовем десяток лауреатов Нобелевской премии. Я просто составил список фамилий – пять страниц публикаций, изданных в США.

Но самое главное, о чем у нас нет разговора в нашем политическом и политико-экономическом контексте, что большая часть экономики США, Европы, Китая, Индии – это малые формы хозяйствования, связанные между собой. Это не кооперативы. Кооператив – это очень жесткая форма, очень зарегулированная, у которой есть заведомо свои ограничения.  А здесь идет кооперация в широком смысле, когда и частник, и крупная фирма, и вообще человеком с мотыгой – они между собой могут быть связанны.

Но если мы вот сейчас скажем, где в России возможны чисто рыночные отношения, «Сбербанк» сформулировал семь регионов. При чем семь регионов, где возможна инвестиционная деятельность. Мы пониманием, что мы не имеем страны, а имеем несколько десятков крупных промзон, где стоят заводы, и некоторое количество районов на юге, где есть крупные агропромышленные хозяйства.

Тогда весь остальной народ мы раньше содержали за счет перераспределения прибыли, получаемой этими крупными собственниками, выплачивая им пенсии и пособия, привозя продукты. Теперь мы сталкиваемся с тем, что пенсии мы должны ограничить. Велика вероятность, что многие люди вообще никогда не получат пенсию, платя ее всю жизнь. Мы должны их ограничить и отодвинуть право получения. Но совершенно очевидно, что для крупных корпораций это означает гигантский пресс. Им нужно уволить 10-30 тысяч человек внутри региона для того, чтобы модернизировать свое производство. Но никто им этого не позволит, потому что это означает крах бюджета, рост социального напряжения.

Мы сейчас должны сформулировать доктрину, в которой скажем, что Россия может развиваться только по экономической модели local development. Большую часть рабочих мест в США создают малые производства, находящиеся в провинции. Китай – это не капиталистическая страна, это 20 млн ВПП, это гигантское количество малых производителей, которые выходят на какую-то часть рынка, но они создают занятость. Потому что крупная промышленность больше не создает занятость.

Если крупная промышленность должна за все платить, она не конкурентноспособна. Тогда мы имеем ужесточение социальной напряженности и рост государственных расходов.

Нельзя не сократить государственные расходы. Мы говорим вот о чем, если мы в России не формулируем набор вариантов, которые государство стимулирует, понимая, что люди, которые производят продукты и способны их продать, создают возможность увеличить платежеспособность этого населения.

У нас должен быть целый ряд факторов, которые мы учитываем. Если все население России соберется только в мегаполисах, этот закон приведет к колоссальному бегству.

Глеб Тюрин, Президент фонда развития местных сообществ «Инициатива»