В середине 90-х годов один американский исследователь Шерман Гарнет в статье «Медведь, застрявший в великой тесноте» сравнил Россию с тем Винни-Пухом, который пошел в гости к Кролику и застрял в норке. Если продолжать эту аллегорию, то в современных условиях у России появился шанс если не выбраться из норки полностью, то, по крайней мере, начать двигаться в этом направлении. Сейчас мир переживает своего рода безвременье. Прежняя система отношений между странами рушится, а новая пока не формируется. Финансовый кризис, сплотивший государства, на время заслонил гораздо более серьезный кризис – мирополитический. Налицо тот факт, что эффективно регулировать систему международных отношений сейчас мы не можем.

С одной стороны, мечты отдельных государств о построении однополярного мира не реализовались. Об однополярности и стратегии односторонних действий уже практически не говорят, они вызывают общую неприязнь. Расширилось ядро ключевой группы стран, которые влияют на принятие решений в мире. Раньше это была Большая восьмерка, сейчас уместнее говорить о Большой двадцатке. Россия является неотъемлемой частью и той, и другой международных структур. И находимся мы в них по праву, а не авансом, как считает Владислав Юрьевич Сурков. С другой стороны, концепция многополярности тоже постепенно теряет популярность. Мы до сих пор не понимаем, является ли многополярность той системой, которая будет способствовать международной стабильности.

Также общество постепенно разочаровывается в процессах интеграции. Ещё 15 лет назад многие были уверены, что интеграция – это лучший способ устранения всех споров и противоречий. Сейчас мы видим, что среди членов интеграционных группировок в Северной Америке, в Европейском Союзе, в СНГ назревают большие противоречия. Особенно надо выделить интеграционный проект СНГ. Открытие каспийского центрально-азиатского пояса для внерегиональных игроков поставило нас в своеобразное положение. После 2001 года центрально-азиатской державой являются США, а в Каспийском регионе Европейский Союз и НАТО все активнее обсуждают вопросы освоения энергетических и иных бассейнов.

И сложилась следующая ситуация. Если раньше в случае любых конфликтов с Белоруссией мы могли так или иначе апеллировать к монопольности своего положения, то теперь белорусы спокойно могут обратиться к Китаю, который предоставит любые кредиты, не подкрепляя их политическими требованиями. Конкуренция возрастает. И несмотря на то, что государствам удалось наладить в последние годы сотрудничество в сфере борьбы с терроризмом, с организованной преступностью, на практике всё оказывается намного сложнее, чем в лозунгах.

В то же время «размораживаются» старые конфликты. Во многом здесь виноват военный энтузиазм США, на который все мы, включая Россию, психологически ориентируемся. Мир в Грузии устанавливался такими же методами, какие использовались для смены политических режимов, и неважно, какие мотивы лежат в основе этих действий.

Честно говоря, здесь виноваты даже не США – мы любим их обвинять во всём, а несовременность и хаотичность механизмов международного регулирования. Если раньше Россия могла выступать за сохранение статуса-кво, теперь она это делать не может, потому что понятия «статус-кво» больше не осталось. Важно не упустить момент, не отстать от мировых тенденций, иначе мы рискуем превратиться из игрока в пространство. Нас перестанут уважать, с нами не будут считаться. В сентябре этого года прошли наши переговоры с Китайской Народной Республикой, согласно которым китайцы должны нам выделить кредит 6 млрд долларов на освоение и создание инфраструктуры для угольной промышленности (то есть только для ресурсосберегающих элементов) под гарантии бесперебойных поставок ресурсов в Китай. Такую модель Китай применяет в основном в диалоге со странами третьего мира – Латинской Америки, Африки.

Надо отметить, что мы преодолели во внешней политике двойственность нашего внешнеполитического «Я». Мы не держава, развивающаяся самобытным путем, а европейская страна с жизненными интересами в Азии и значимыми глобальными интересами. Мы – неотъемлемая часть европейского пространства, поэтому нельзя говорить: Россия и Европа. В этом смысле российская внешняя политика преемственна. Как СССР выступал за Европу без разделительных линий, так и сейчас мы боремся за единую Европу, продвигаем вперед Договор о европейской безопасности, развиваем диалог с НАТО и выступаем за отмену визового режима.

Если позволите, короткая ремарка по поводу того, вступим мы в НАТО или нет. Я хочу напомнить, что первый раз мы выразили желание вступить в НАТО в 1954 году, накануне создания организации Варшавского договора. Никита Сергеевич таким образом эпатировал западное общество. А с тех пор мы регулярно к этой идее возвращаемся.

В европейском выборе России наблюдаются такие циклы:

– В 91-ом году США – наш друг и товарищ;

– В 98-ом году приходит разочарование;

– В 99-ом Евгений Максимович ловко разворачивается над Атлантическим океаном;

– 2001 год – сотрудничество на почве борьбы с терроризмом;

– 2007 год – мюнхенская речь В.В. Путина, опять крушение наших ожиданий.

И еще два момента, которых надо опасаться, в том числе при выстраивании диалога с партнерами по НАТО и по другим организациям. Всегда есть риск вовлечения в институты без вовлечения в механизмы управления этими институтами, это во-первых.

А во-вторых, говоря про модернизационные альянсы, надо помнить, что импорт технологий очень часто соотносится у наших партнеров с импортом идеологии. И как развести эти понятия – сложный вопрос.

Михаил Мамонов, начальник отдела международной деятельности и молодежных обменов Федерального агенства по делам молодежи